Еду домой к дочери и жене. Автобус забит до отказа. Лица напряженно сосредоточены. В этой тишине больше слов, чем в коротких разговорах. Несколько мужчин уже едут с собранными рюкзаками. Все понимают куда едут и зачем. В кармане джинсов вибрирует телефон. В такие дни сообщения не бывают ни о чем, значит что-то срочное. Держа в одной руке полный рюкзак вещей, другой пробую достать телефон. Автобус страшно качает, но упасть невозможно. Плотность такая, что выдыхаешь в ухо соседу. Читаю сообщение, пишет давняя подруга жены из Москвы, с которой мы не общались много-много лет. “Саша, как ты? Что у вас?” Коротко отвечаю.

С вокзала еду к маме. Перед ее подъездом только что произошел бой с ДРГ. Горит грузовик, черный едкий дым лисьим хвостом поднимается вверх. Вокруг пластиковые мешки с трупами.

На все последующие дни, основным органом восприятия и оценки происходящего, стали уши. К седьмому дню я уже отличал все виды используемого оружия, примерный калибр, взрывы это или выстрелы, во втором случае — уши старались уловить направление, выделить из аудиохаоса характерный свист прилетающих снарядов.

Грады постепенно перестали пугать — в поле с расстояния в пару километров, разлет снарядов — от 30 до 100 метров. Прилетает хоть и под углом, но все же сверху. Понимал, что, если не повезет и случится прямое попадание крыша и перекрытия вероятно не даст пробить до 1 этажа + смогу потушить дом. Огнетушитель стоял в доступном и надежном, как казалось, углу.

Встал, подошел, выглянул, но даже не успел приоткрыть дверь, когда бомбануло — трехслойный стеклопакет в дверях полу-рассыпался, заставив отскочить. А когда повернул голову назад — увидел, что из того коридорчика, где только что лежала Оля с собаками, валит дым и при этом пробивается свет.

В нормальному житті я вегетаріанка, екологістка і т. д. Сортую сміття, відвожу на станцію сортування на таксі. Корів та інших великих тварин не їм років десять. Але, стоячи другу добу на кордоні, дуже добре жувала ковбасу, дивлячись порожніми очима вперед, поки малий теж був зайнятий тією ковбасою. На вулиці мені відверто чхати, коли до мене підходять поговорити чуваки із грінпісу. Я геть не можу поспівчувати будь-кому, хто не бував у моїй країні за останній місяць. Мені трохи страшно від цього, але вже як є. Мабуть, збоку я схожа на фанатичку: рвуся робити щось для країни, не надто добре підтримую нормальні побутові розмови, не хочу просто сидіти, їсти, дбати про дитину і цінувати, що я нарешті в безпеці. Читаю новини, хоч друзі радять більше перебувати в реальності.

У меня довольно мало вещей. Я умудрился взять почти все из дому: ноутбук, одежду, телефон, наушники, музыка из которых умудрилась стать мне неким специальным другом. Даже пару книг взял, потому что обещал вернуть их бабушке. Но в очередной раз приходя на остановку автобуса, я потянулся в карман за маской и нащупал там нечто очень знакомое, но забытое. Мои пальцы сразу вспомнили что это. Это были ключи от нашей квартиры в Киеве. Вот я смотрю на них, и вроде они мне знакомы, а я не совсем понимаю откуда.

Первые дни спали на полу в коридоре… Во время воздушной тревоги выходили в тамбур… Мужа вызвали дежурить на работу, в тот самый АЗОВСТАЛЬ… Это был последний раз, когда он видел доменные печи, на которых проработал 24 года… Всем работникам предложили перевезти семьи в бомбоубежище комбината… Мы решили переждать дома!

Сказали, что возле ближайшего кинотеатра дают хлеб и воду. Несмотря на наши просьбы не рисковать, муж решил сходить, так как хлеба не было больше недели, запасы воды заканчивались... В это время начался сильный обстрел именно в том месте, где он находился. Мы молились, чтобы муж вернулся живой… Через пять часов он спустился в подвал, постаревший на несколько лет…

Первый прилет в наш двор. Мужа взрывной волной занесло в подъезд, чудом не убив оторвавшейся металлической дверью. Петрович погиб на месте, ему оторвало ногу. В момент обстрела он в торце дома собирал дрова для жителей…
Второй прилет, ближе… Вынесло переднюю линию квартир. В ушах до сих пор грохот, звук бьющегося стекла и крики ужаса… В подвал стали забегать те жители, которые до этого прятались в квартирах. В шоковом состоянии, раздетые, с грудными детьми на руках, они тряслись от ужаса и искали где притулиться… Повторяли фразу “Все! Квартиры больше нет! Ничего нет!” У соседей на пятом этаже заклинило дверь. Они звали на помощь, но никто не слышал… Только когда немного стихло, людям помогли выйти... В подвал спустили огромную овчарку, хозяин был ранен… Перепуганная, она долго лаяла и металась среди людей…

По району стали группами ходить ДНРовские военные. Проходя впервые через наш двор, они удивлялись, что в городе осталось столько людей… Опускали глаза, когда мы говорили: “Мужики, что ж вы натворили!!!”… Оправдывались: “Блин, хотели аккуратно, не получилось… Не переживайте, все отстроят”… Постепенно настрой военных поменялся, они начали вести себя грубо, обвинять во всем нас… По городу стали ездить машины с надписью “За восемь лет”.

Еды к тому времени тоже осталось мало, вода заканчивалась. Муж пошел за гуманитаркой. Его не было целый день. Ближе к вечеру вернулся весь в крови… На голове повязка… Что-то прилетело, хорошо рядом с больницей… зашили по живому… Но не это его расстраивало…. Он переживал, что вернулся с пустыми руками. Ни еды, ни воды добыть не удалось… Только номер на руке — пятьсот какой-то… Записался на завтра в очередь за лекарствами…

Потом военные долго убеждали не ехать в Украину. Рассказывали, что скоро начнется полномасштабное вторжение: “Захватим Украину и пойдем на Польшу!” Советовали ехать в Россию. Главный аргумент был: “Что ваш маленький пенек может сделать с нашим большим пнем!!!”

Сама эвакуация — треш.... Стояли сначала на ж/д вокзале Ирпеня, ждали поезд, но разбомбили пути (и туда и обратно) и поезд сошёл с рельс (в поле, пустой, когда ехал за нами). Поэтому почти вся колонна беженцев пошли из Ирпеня пешком до Романовки. Это примерно минут 50 пешком, но если идти с минимумом вещей (как мы шли с Настей) и, если это взрослые (а там было и куча детей). Далее в лесочке (это между Ирпенем и поймой реки Ирпень) был рядом с нами разрыв снаряда. Падали на землю прямо с рюкзаками, спасибо военным, что сопровождали колонну, поскольку они сразу на шум среагировали и орали “ложись”, никто не пострадал. Был ещё незначительный треск очередей автоматов, но там тоже отстрелялось ВСУ и из колонны все живы. Потом у Романовки разбит мост, поэтому через реку Ирпень переходили под мостом и часть обломков моста, там были временные лёгкие мостики, и наши военные командовал, чтобы не было паники и помогали перебраться. Очередь была жуткая, но мы с Настей за час переправились через р. Ирпень на киевскую сторону.        

Дни в аду проходили одинаково: ты стараешься быстро приготовить и поесть пока 15-20 минут, видимо, проходила перезарядка оружия, очень быстро моешься, в страхе, что пока ты в ванной на дом что-то свалиться. Кстати, в ванную, в туалет, по всей квартире я ходила с телефоном с мыслью, если на дом упадет ракета, я смогу позвонить, или включить какой-то звук на телефоне, чтобы меня было слышно под завалами — вот такая была реальность, спасибо долбаному “русскому миру”.

Сдают нервы потихоньку. Ходить с собакой под взрывы становится все страшнее. Посудомойку включила и испугалась — на гул самолёта похоже. Ракеты по Житомиру бьют, Искандеры, Антон туда машину с обмундированием отправил 2 дня назад. Моя коллега 2 сутки сидит без воды, отопления, электричества, с воронкой возле дома, с танками под окном. Аэропорты разрушены, газопровод, водонапорные башни, ТЭЦ. За что нам все это?

Не спим) Кум взял топор и ножи. Люблю свою Украину И никому не отдам.

Первыми с утра в палатке появилось несколько семей из Чернигова. Две женщины и с ними дети. Мужья остались воевать. Старшая из них начинает рассказывать про жизнь до войны, как с началом войны спасались от бомб. Согласно правилам, сидели у несущей стены дома. Однажды во время налёта снаряд попал в соседний дом. Он загорелся, и они выскочили посмотреть. Она показывает фото. И тут рухнула та стена их дома, под которой они до этого сидели. В голосе её звучит нервное возбуждение, понятно, что она переживает этот момент снова и снова

Проснулась с ощущением, что больше не смогу принять в себя чужого горя! Казалось бы, поток беженцев снижается, в сторону украинской границы длинный хвост легковых машин, люди возвращаются. Но приближается битва за Донбасс, а с нею и новая волна беженцев.

А потом прилетает в вышку на Дорогожичах. Мы вчетвером и кошка как раз все в прихожей за нашим шкафом. Бам! Дом подпрыгивает и дрожит. Входная дверь, кажется, слегка поддается внутрь, словно ее выдувает ветром. Я слышу, как за ней вибрируют и хлопают двери между лестничной клеткой и балконом, ведущим на незадымляемую лестницу. Кошка подпрыгивает и с ужасом смотрит на входную дверь. Глаза у нее круглые. Впрочем, как и у всех нас. Мы молчим. Это в первый раз так сильно и так близко.


В этом бронике он и приехал домой, когда все началось. И долго дышал, старался надышаться полной грудью, когда наконец-то его снял. “Слишком сильно затянул липучки. Старался максимально свести пластины, чтобы с боков тоже прикрывали”. Теперь мы ходим в бронежилете за хлебом. В основном Артем, иногда Ромка. Мне не понравилось — вроде бы не такой уж и тяжелый, а мышцы между лопатками свело мгновенно. Нет, мы не боимся. Мне иногда кажется, что мы даже слишком не боимся.

Последние две недели я засыпаю только под утро, ближе к четырем, но мы справимся. Мне мешает спать мое сердце, оно слишком сильно колотится о ребра внутри грудной клетки. Я знаю, что ничего патологического в этом нет. Я говорю себе: эй, смотри, ты живая, ты даже что-то чувствуешь — радуйся. Но уснуть не могу, отвлекает. Я лежу и молюсь. Я теперь снова могу молиться, не молилась лет пятнадцать, наверное. Я говорю: “Господи, отведи и помилуй! Отведи и помилуй, Господи!” Я считаю, что этого сейчас достаточно. В конце концов, это все, чего 203 я хочу. Еще я иногда про себя… пою.